В нашей современной культуре, кажется, большая грудь считается чем-то желанным. Интернет пестрит шутками о большегрудых красавицах, «тема сисек не раскрыта» и так далее. Но как давно существует этот архетип?
Даже поверхностного взгляда на историю искусства достаточно, чтобы установить, что такого идеала красоты, вообще никогда не существовало. Древнегреческая скульптура однозначна в своем выборе – женская грудь небольшая, соразмерная спортивному телу амазонки или богини, упругая. В Средние века, понятно, бюст практически пропадает. Хотя, если посмотреть на моду высокой готики, то грудь даже обнажается. Она небольшая, округлая, белоснежная.
Может быть, в эпоху Ренессанса что-то принципиально изменилось в этом смысле? Нет, платье сводит грудь к минимуму, и только колье символически намекает на то, что под платьем почти незаметно.
Семнадцатый век обнажает плечи, любуется ключицами, но женский торс по-прежнему тонок, изящен, ничего лишнего. Даже у Рубенса, любителя плоти и излишней телесности, женская грудь остается небольшой и значительно уступает в размерах другим частям тела.
Рококо, при всем версальском сладострастии, тоже не меняет ситуацию. Изящная фигурка маркизы де Помпадур затянута в корсет, никаких особенных выпуклостей. Грудь нимф Буше такая маленькая и аккуратная, что им трудно было бы подобрать себе белье в современном бутике. Понятно, что эпоха Наполеона поддержала античные идеалы тела, а эпоха королевы Виктории принципиально не стала бы ничего менять в этом смысле.
Двадцатый век, с его авангардом и модернизмом, ситуацию изменил. У моделей Поля Пуаре грудь отсутствует как таковая. Арт-деко провозгласил идеал абсолютно плоской грудной клетки.
Женская грудь, как не только красивая, но и объемная часть тела, впервые появляется в искусстве пин-апа, в пятидесятые годы. Здесь надо иметь в виду два момента. Во-первых, этот период характеризуется активной реабилитацией женственности после Второй Мировой войны. Женщина - больше не воин, не летчик, не медсестра, а хранительница очага. Эти смыслы сразу выражаются в трансформации эстетики тела: гипертрофируется материнское начало. А Кристиан Диор как раз предлагает свой силуэт «чашечка цветка», такой показательно женственный. Второй момент: искусство пин-апа – это жанр неэлитарного искусства, целевая аудитория – простые парни, дальнобойщики, у них нет представлений об античной скульптуре, у них есть бессознательное, в котором плавают древние архетипы – плодородие, деревня, фрукты, народная культура с приапизмом и глубже, с архаическими Венерами.
Но вот начинается романтическая эпоха шестидесятых, и грудь пропадает опять. Идеал – плоская Твигги, девочка-подросток-андрогин с огромными рок-н-ролльными глазами.
Так когда же человечество оценило большую грудь? Кажется, в девяностые годы двадцатого века это уже было. Очевидно, расцвет данного явления связан с расцветом пластической хирургии. Не будем долго подходить к главному выводу. Большая грудь – удовольствие дорогое. Она превращается в заявление о статусе. Причем, чаще всего, о статусе мужчины. Мужчина может позволить себе дорогую модель, в которую вложено много денег, или в состоянии вложить достаточную сумму в свою женщину. Мужчины меряются размерами бюста своих кукол, а на самом деле, меряются членами.
Искусственная грудь становится семиотическим заменителем члена. Что мифологически оправдано. Приап всегда изображается с гипертрофированным фаллосом, его женская ипостась должна иметь акцентированные молочные железы.
Грудь становится символическим изображением достатка и переносится в массовую культуру. Рождается архетип, который прочно оседает в подсознании мальчиков-подростков. «Женщина с большими символизирует мужчину с большим». Мальчики, которые не часто видели обнаженную женскую грудь в принципе, начинают грезить большими «сиськами».
В то время как очевидно, что здоровое женское тело, без излишков жира, редко сопровождается излишними объемами в верхней части. Жир быстрее всего покидает именно верх тела. И если у девочки большая грудь, значит, внизу жира еще больше. Большая грудь, даже у молодых девочек, должна поддерживаться бельем, иначе она течет бесформенной массой вниз.
Итак, у юноши в сознании возникает еще один пункт продуцирования страдания. «Крутая» девушка должна иметь огромную грудь, ведь это будет значить высокий статус и «крутизну» самого юноши. Но девушка с такими параметрами - это очень дорогой аксессуар, который может себе позволить далеко не каждый. Отсюда возникают мифы о меркантильности женщин, повсеместно распространившиеся в последнее время в сети. У девочек этот пункт страдания возникает тоже. Она должна доказать себе, что она соответствует. При этом детки мало задумываются о том, приятно ли трогать или носить искусственную грудь. Или даже очень большую естественную. Настоящее удовольствие от прикосновений к живой нежной плоти нивелируется. Его замещает наслаждение от осознания обладания. То есть наслаждение симулякром. И здесь мы снова возвращается к глубинному содержанию постмодерна, а куда от этого деться.
Большая часть архетипов, появившихся в эпоху постмодерна, сводится к демонстрации денег. По удачному выражению Пелевина, гламур – это деньги, выраженные через секс. Большая грудь это, с очевидностью, деньги, выраженные через секс. Точнее, симулякр секса.
Вообще, заявленная тема касается не конкретно груди, а трансформации тела как знака. И это кажется мне довольно интересным и плодотворным. Почему древние греки считали крупные ступни и ладони признаком аристократизма, а уже в новоевропейской литературе часто упоминаются «маленькие изящные ножки» и слабые ручки? Как менялась мода на цвет глаз или форму носа? Но данный пост пора завершать.
(Замечу в скобках, чтобы избежать обвинений в комплексах и зависти, что автор поста считает собственную грудь эталоном и даже за сто миллионов евро не согласился бы увеличить её даже на один кубический сантиметр).
