Эдуард Мане (1832-1883) открыл французскому XIX веку его современность. Современность Мане – это не умозрительная и нравоучительная злободневность «реалистической литературы». Его живопись – это здесь-и-сейчас пойманное время; его персонажи – это реальные люди, а не «психологические типы». Образы на картинах Мане живут своей жизнью – это не декорация. «Немыслимое» сочетание красного вина и лимона, «немыслимо» короткие ноги натурщицы, «немыслимо» вызывающий взгляд… Что ж, и правда – «немыслимо». Такое можно только увидеть, точнее, прозреть. Я пишу «прозреть» без малейшего намека на мистику: жизнь, подсмотренная Мане, – самая настоящая, а впечатления от нее – самые искренние. Поэтому художник волен поступать с натурой как заблагорассудится, совершать любые «ошибки» и как угодно путать наш взгляд – от этого жизнь становится еще правдивее.
Современность Мане – это современность больших парижских проспектов, таких как Монмартр, с их многочисленными террасами, шантанами и кафе. С последней трети XIX века появился миф о «парижских кафе» – местах силы многочисленных художников, где среди пьяненькой богемы, дам полусвета и сигаретного дыма рождаются великие замыслы картин (под час не столь великих, как мечталось за рюмкой абсента). Именно в таких кафе («Гербуа», «Новые Афины») Мане и сотоварищи придумали импрессионизм – революционное направление в живописи, провозгласившее культ верности натуре и мимолетному впечатлению («импрессьон»). Тогда их не поняли, как не понимали еще довольно долго: Мане всю жизнь дожидался официального признания – и ждал не зря.
Снедаемый болезнью, он пишет свой последний шедевр, воспевающий эту простоту и вседозволенность кафе-концертов и одновременно выносящий современности смертный приговор
Картина «Бар в “Фоли-Бержер”» – это изображение реального места, располагающегося в доме 32 по улице Рише поблизости от бульвара Монмартр. «Фоли» (folies) означает увеселительное заведение, объединяющее под одной крышей бар (с очень дорогой выпивкой) и сцену (с весьма рискованными номерами). В folies смешивались сословия, языки и крепкие напитки. В таких местах рефлексирующий человек испытывает, как правило, два впечатления: почти насекомую легкость жизни и одновременно – отчуждение от нее, отвращение к самому себе среди общего гула таких же насекомых.
Все это можно различить и в картине Мане. В центре – портрет барменши (ее когда-то звали Сюзон). Сюзон – привлекательная девушка: ее предназначение – привлекать мужчин к барной стойке. Ее подчеркнуто женственные формы вторят формам бутылок с шампанским, которые она продает. Сюзон – тот же товар, но товар «сломавшийся». Взгляд сквозь, унылое выражение лица и поза, свойственная больше западной иконографии мадонн, нежели барменш: полное отчуждение. Позади Сюзон – огромное зеркало, феерия света, нарушающая все возможные законы перспективы. В зеркале – другая жизнь: захмелевшая легкость. Посмотрите, как налилась плотью Сюзон (правый угол), заискивающе наклонившись к усатому мужчине. Кто он – зритель, художник? Но по всем расчетам наш взгляд висит где-то в воздухе. Тогда почему мы видим мужчину только в «зазеркалье»? Почему бутылки в зеркале оказались на другом конце стола, а стакан с розами перед Сюзон увиден совершенно под иным углом?
Можно предположить, что на картине изображены два мира, которые столь похожи друг на друга, сколь и противоположны (как в зеркале): мир «внешний» и мир «внутренний». Но где настоящая Сюзон? На чьей стороне сам Мане? С какой стороны зеркала находимся мы?!
«Бар в “Фоли-Бержер”» – один из самых грустных и неоднозначных шедевров XIX века. Прозренное, остановленное мгновение, которое отнюдь не прекрасно: в этом мгновении сосредоточены разные вселенные, меланхолия прошлого и тревога за будущее. Сложное мгновение современности как-она-есть. Высокое искусство из повседневности. Впечатление полноты жизни в ночном кафе.
