Геометрическая абстракция одного из самых востребованных современным дизайном художников – Пита Мондриана (1872-1944) – знакома почти каждому горожанину. Но знакомство это, зачастую, просто наглядное. Узнавание всех этих «решёток» и «плиток» не вызывает (и никогда не вызывало) у обывателя никакой рефлексии.Насыщенный смыслами живописный образ время превращает в декор.
Высокая абстракция всегда была умна и духовна — да так, что порой становилась мишенью пародий. «Музыку человеческой души» Василия Кандинского или «сейсмографию памяти» Ханса Хартунга народная критика ничтоже сумняшеся превращает в «мазню». Самое влиятельное направление в искусстве XX века, абстракционизм разрешил два краеугольных вопроса эстетики. Во-первых, искусство имеет право, наконец, развязаться с действительностью, которую «обслуживало» ещё с античных времён, и существовать как самодовлеющая форма. Во-вторых, произведение искусства — это не только и не столько материальный объект, это наше представление о нём (другими словами, «Мона Лиза» у каждого — своя, а холстина с красками пусть себе висит в Лувре в усладу японцам). Всё это нужно было осмыслить, заново изобрести художественные техники, проторить себе дорогу в косное музейное сообщество и арт-рынки. Вот почему «да, это искусство» и «нет, вы так не можете».
Пит Мондриан, начав с художественного мейнстрима своего времени — Ван Гога и Сёра («умел рисовать»), — быстро перешёл к невиданной доселе практике: стал дробить реальность и своё восприятие до базовых элементов — прямых линий, прямых углов, чистых цветов. Конечно, в искусстве ничего не происходит «вдруг»: в России тогда чем-то подобным занимался Малевич, до этого был кубизм со своим разложением пространства на плоскости, а искать чистого, несмешанного цвета начали еще в XIX веке. Переосмыслив эти идеи и насытив их религиозным символизмом, Мондриан в своих абстракциях провозгласил ни много ни мало как гармонию мироздания. Каждая форма, линия, цвет в композициях Мондриана уравновешивает остальные, закрой рукой — и рассыплется. Это простейшая, молекулярная решётка божественного замысла, приложимая к пространству, времени и человеческой душе.
Прозвучит странно, но Мондриан поразительно разнообразен. Он артистически показывает, как оперируя двумя фигурами (прямой линией и прямым углом), тремя основными цветами (красный, синий, жёлтый) и тремя не-цветами (чёрный, белый, серый) можно создать собственную вселенную и ни разу не повториться. Ещё страннее прозвучит то, что это искусство самим Мондрианом и последователями продвигалось как «искусство для всех». Мол, фигуративность, сюжетность, образность — это атрибуты искусства элитарного (читай — буржуазного). Ну какое дело пролетарию до помпезных «ню» или протокольных видов водоёма с кувшинками? Искусство должно говорить универсальным языком доступных форм, стать средой обитания. Первым использовать свои идеи для дизайна стал сам Мондриан, оформляя собственные жилища и мастерские. Шутят, что художник потому никогда и не женился, ибо нет на свете женщины, не способной внести беспорядок в эту отточенную гармонию.
Как обычно бывает, в полной мере мондриановская задумка искусства как повседневности воплотилась после смерти художника. Всё началось с классической ныне коллекции платьев Ив Сен-Лорана, потом — интерьеры, мебель… То, что должно было наводить на медитации, стало просто «красивым». Странное дело, утопия Мондриана осуществилась, но как-то наоборот. Как реакция на опостылевший всем высоколобый абстракционизм вспыхнула революция поп-арта (это когда утопию — на кеды). Что Мондриан! Скорее заказывайте на «Ибэй» моднейшую наволочку с «Примаверой» или чехол для айфонапрямо от Караваджо! Все эти атрибуты окультуренных провинциальных яппи…
Но Мондриану повезло. Пусть и лишённый истинного наполнения, его орнамент не превращается в кич, всё это действительно красиво и органично — хоть на тумбочке, хоть на женской груди. Мондриановские гармонии растворились в обиходе, подспудно подводя нас к ответу на тот самый вопрос: «Может ли искусство изменить мир?».
Уже изменило.
