Великий квадрат не имеет углов.
Великое произведение избегает случаться.
Великое звучание почти беззвучно.
Великий образ не имеет формы.
Лао-цзы «Дао дэ цзин»
(«Книга пути и достоинства»)
Дао (кит. «путь») – ключевое этическое понятие китайской философии, и оно настолько огромно, что сама амбиция вкратце рассказать об этом кажется наивной. Поэтому выберем для приближения к дао только один его аспект: какое отражение оно нашло в традиционной китайской живописи? Другими словами, как понимать все эти «горы-реки», едва очерченные тушью, и надо ли вообще их «понимать»?
Одним из ключевых текстов даосизма является трактат древнекитайского философа Лао-цзы, жившего на рубеже VI — V вв. до н. э., «Дао дэ цзин», несколько строк из которого, важных для нашей темы, приведены в эпиграфе. Особенностью высказываний в этом трактате является их принципиальная непостижимость с точки зрения привычной нам логики. Опираясь на традицию комментария, все же попытаемся кое-что прояснить.
«Великий квадрат не имеет углов». Эта фраза вводит нас в систему последовательных отрицаний, настраивающих наше восприятие на новый лад. Действительно, если «квадратность» (пусть даже и геометрически идеальная) есть сущностный и единственный признак квадрата, то какой же он после этого «великий», раз оказывается ограничен четырьмя прямыми углами? «Великий» квадрат на то и «великий», что может быть чем угодно, не стесняя себя в своих проявлениях.
«Великое произведение» (искусства) оттого-то и «избегает случаться», что боится быть завершенным, а следовательно, безжизненным. «Великое произведение» (в других переводах – «великий сосуд», который «долго изготавливается») всегда пребывает в становлении, беспрерывном акте проявления самого себя. Это значит, что в китайской живописи мы всегда имеем место с этюдами, едва намеченными сухой кистью набросками.
Китаю претит густота краски, абсолютная наполненность. Большую роль начинает играть пустота, называемая в древних трактатах «работой вещей»
Комната без пустоты дверных и оконных проемов не пригодна для житья. В запаянном сосуде нельзя хранить рис. Вдох подразумевает выдох. Китайская живописная мысль в итоге пошла логикой дыхания: все в их картинах «дышит», все разреженно пустотой, очертания которой не менее важны, чем сами предметы (китайский живописец пишет «между» вещей: посмотрите, какой для этого есть красивый иероглиф – 間 – солнце, проглядывающее между ставень). Без пустоты предмет стал бы мертвым, без предмета – мы бы не почувствовали пустоты. Пустота окружает нас, и это не простое ничто, отсутствие; это – «веяние-энергия» (ци, 气) пронизывающее всю картину. Атмосфера вместо композиции.
«Великое звучание почти беззвучно», потому что вбирает в себя все звуки мира, не отдавая предпочтения той или иной ноте и не сливаясь с тишиной. На этих картинах вы никогда не найдете очертаний знакомого пейзажа (по-китайски пейзаж звучит как «горы-реки», шань-шуй, 山水). Это все пейзажи сразу, горы с разных точек зрения и реки, исчезающие вдали. Согласно китайской мысли, пейзаж – это не просто место, выбранное живописцем для своих упражнений. Пейзаж жаждет проявиться во всей своей вневременной красоте – и зовет художника. Художник проявляет себя, размышляя над пейзажем («оставляя следы»). Как говорил Го Си, в искусно выполненном пейзаже зрителю можно поселиться…
Но китайский живописец не пишет пейзаж, это лишь предлог, удобная форма, организованная ритмичным, исчезающим дыханием пустоты. В конечном итоге художник пытается постичь безразличные Недра, из которых берут начала все формы в их многообразии и изменчивости. Дао – это и есть тот самый «великий образ», который «не имеет формы», находящийся где-то на границе нашего восприятия, ускользающий, но все же ощутимый, смутный, тусклый… («Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао», – так начинается «Книга пути и достоинства»).
Это лишь первое приближение. Но, вешая у себя в кабинете репродукцию Дун Юаня или У Вэя, загляните сюда еще раз.
